Напечатать страницу

Легенды и были Ильинской Слободы

    (Полный авторский вариант)

    (1715–1850)

    Санкт–Петербург
         2009

Предисловие

      В 1993–1994 годах автор, будучи тогда ещё в дьяконском сане, опубликовал в районной газете «Охта» четыре очерка под общим названием «Легенды и были Ильинской слободы», в которых попытался собрать вместе и вытащить на свет Божий разрозненные сведения по истории храма Ильи пророка на Пороховых. Газетный формат располагал к разговорно-журналистскому стилю и освобождал от необходимости снабжать исследование справочным аппаратом. Очерки описывали события в хронологическом порядке от создания Пороховых заводов по окончание царствования императора Николая I, т.е. до середины XIX века.

     Первоначальные планы автора не ограничивались этим временным рубежом, но сан священника, возложенный на него как раз в 1994 году заставил его пересмотреть свой временной бюджет, по-иному расставить приоритеты. Краеведение отошло на второй план. Учитывая, что за прошедшие годы интерес к скромному его труду никогда не иссякал вовсе, а старые газеты на глазах превратились в раритет, автор и взял на себя труд собрать труды восьмилетней давности воедино и напечатать их хотя бы для родной приходской библиотеки. При редактировании в текст были внесены изменения и дополнения, затрагивающие не более десятой части его объёма.

     Автор благодарит прихожанку нашего храма Ирину Алексеевну Бусурину за техническую помощь в напечатании текста, в результате чего этот скромный подарок приходу к наступающему 300-летию града Петрова стал возможным.

Иерей  Игорь Александров  05.12.2002

     К двадцатилетию возобновления богослужений в главном храме святого пророка Илии текст был вновь пересмотрен. В него были внесены незначительные поправки, учитывающие перемены в состоянии исторических объектов. В то же время вступление и заключение остались без изменений и отражают ситуацию 1993–1994 годов.

Протоиерей  Игорь Александров   13.07.2009

      Не все плохо и в наше время. Заметное оживление наблюдается в той области жизни, которую называют краеведением: в школах вводятся уроки истории города, появляются в периодике статьи о былой жизни Санкт-Петербурга. Не может стоять совершенно в стороне от этой «краеведческой контрреволюции» и Церковь. Не может и объективно, ибо внутренний смысл краеведения – передача добра, восстановление «связи времен», а никакое преемство добра невозможно в этом мире без божественного освящения; и субъективно-практически, ибо и сама Церковь имеет то, что в узком смысле называется церковной историей, со своими внутренними закономерностями, фактами, именами и датами. Поэтому, то, что церковнослужитель пытается писать нечто о прошлом своего Пороховского прихода, – это нормально. Другой вопрос – насколько профессионально он это делает. Об этом судить читателям. Во всяком случае, автор будет только благодарен за все дополнения и уточнения к этим заметкам, особенно за живые свидетельства по советскому периоду. И, возможно, что-то из легенд предстанет в новом свете и окажется былью, и, наоборот, были, при пристрастном рассмотрении, отойдут в область легендарного.
 

     Вся  история  храма  Илии  пророка,  который  и  является  главным  героем  нашего повествования, до 1918 года связана с историей Охтинских пороховых заводов. Это был заводской храм, средства на его содержание выделяло Главное артиллерийское управление, к которому относились заводы. Священники были включены в штат завода наряду с врачами и фельдшерами, поскольку не только тело нуждается в лечении, но и душа.

       Пороховые заводы лишь на двенадцать лет моложе нашего города. Новорожденному Петербургу – любимому дитяти царя, требовалась защита. Порох лучше было изготавливать на месте, поэтому уже в 1710 году на Петербургской стороне появляются казенные пороховые заводы. На них источником энергии для толчей служит лошадиная и человеческая сила. Петр I ищет природные источники энергии и находит их: в 1715 году строятся плотины на реках Охте и Луппе, в 1721 году – на реке Сестре. И там, и там основываются пороховые заводы. Теперь дело за специалистами. И они переводятся в Петербург с заводов, существовавших в окрестностях Москвы. Естественно, основывая новые поселения, русский человек наряду с жилыми строениями рубил сразу и часовенку, пускай маленькую, временную. На церковь же и на содержание при ней священника средств у переведенцев не было, что и побудило их обратиться в Главную артиллерийскую канцелярию с таким прошением: «В прошлом 1715 г. высланы  мы,  пороховые,  селитерные  мастера …  из Москвы  в С.-Петербург  на вечное  житье  с женами  и с детьми  и определены  на Охтенские пороховые заводы к работе, а от С.-Петербурга в дальнем расстоянии в 10 верстах, а церкви Божией у нас на оных заводах нет, понеже мы имеем в том немалую нужду душевную, жены и дети наши такожде, и мы при пороховой работе у смертного дела помираем без покаяния и без причастия Христовых таин… чтобы нам повелено было построить церковь, которая часовня построена, чтобы оной часовне быть церковью и отпустить бы из правительствующего духовного Синода повелительный указ о освящении оной, дабы души наши вотще не отпали».

      В 1722 году на Пороховых освящается первая церковь во имя Пророка Илии. Выбор святого не был случайным. Илия – огненный пророк, повелевавший огню сойти на жертвенник и в пламени вознесенный на небеса, был, конечно, самым подходящим молитвенником за отчаянных ребят-пороходелов.

      Церковь находилась не там, где сейчас, а ближе к Охте, примерно на месте прямоугольной клумбы. Была она, естественно, деревянной и, если верить рисунку в книге Богданова и Рубана о Санкт-Петербурге (1779 год), имела две маковки со шпилями – над основным объемом и в западной части, как, впрочем, и большинство храмов петровской эпохи.


      В 1730 году в Петербурге была страшная засуха. К Ильину дню дым от непрекращающихся пожаров окрестных лесов застилал солнце. Тогда был совершен крестный ход из Казанского собора на Пороховые с совершением молебна Пророку Илие. Начавшиеся после этого дожди спасли деревянный Петербург от полного уничтожения в огне. На Елизавету Петровну это произвело такое впечатление, что позднее, став Императрицей, она установила ежегодное повторение крестного хода.

      Традиция держалась лет сорок, пока не была построена известная всем петербуржцам церковь иконы Божией Матери Владимирской, а в ней один из шести приделов (левый нижний) освящен во имя Пророка Илии. Тогда же кто-то смекнул, что Илия один и тот же, а с Казанской площади до Владимирской путь гораздо короче, чем на Пороховые, и в наш храм из центра города крестные ходы более не совершались. Хотя, вообще, русских людей расстояния в таких случаях не пугали. Можно вспомнить традиционный Рождественский крестный ход в Москве вокруг всего Кремля. Это в разгар зимы-то, в рождественские морозы. А во время крестного хода мужчинам принято шапки снимать…

      Первоначальная церковь Пророка Илии были невелика. Заводы же расширялись, да и приходских храмов в ближайших деревнях: Жерновке, Малиновке – не было. Поэтому 22 февраля 1742 года последовал указ Правительствующего Сената: Церковь разобрать и  построить новую  –  по чертежу архитектора И.Я. Шумахера. А уже 14 июля следующего 1743 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали: «Сего июля 17 числа на Охтенских пороховых заводах новопостроенная церковь во имя Пророка Илии освящена быть имеет».

      Второй   храм,   также   деревянный,  был   построен  на  месте  первого.  Размеры  его – 10½ х 4 сажени (16х6 м2) – удовлетворяли нуждам прихожан. Однако он имел другой недостаток: не отапливался. Отопить такое обширное помещение с большим количеством окон, которые, как и в нынешнем храме, были в два света, не представлялось возможным. Поэтому в 1760 году пристраивается теплый придел во имя новоявленного чудотворца святителя Дмитрия Ростовского.
 

      Второй храм Ильи пророка оказался недолговечным. Неизвестно что послужило причиной этого, конструктивные недочёты или нерачительное содержание, только в семидесятых годах руководство заводов констатирует неудовлетворительное состояние здания и ставит вопрос о строительстве уже каменного храма на казённый счёт.

       А жизнь на заводах идет своим чередом. К концу века на них производится шестая часть всего пороха России. Место обживается, сменяются поколения пороходелов. Старые уходят в землю. Хоронят их неподалеку – за нынешней ул. Коммуны. На кладбище непременно должна быть церковь, должна быть молитва. И, хотя до храма Илии пророка меньше версты, в 1779 году на кладбище освящается деревянная церковь святого Георгия Победоносца. Забегая вперед, скажем, что церковь, как и кладбище, существовала здесь недолго, а название Георгиевские перешло к воротам заводов, находившимся здесь же, на углу нынешнего шоссе Революции в створе улицы Коммуны. Ворота, построенные первоначально еще в XVIII веке, просуществовали здесь до XX века. Старожилы Пороховых помнят еще этот топоним.

      В 1782 году энергичному Карлу Гаксу, командовавшему в то время заводами, удается добиться выделения Сенатом на постройку храма 9186 рублей 80 копеек и казенных стройматериалов – отличного кирпича, выдержавшего за последующие двести лет немало катаклизмов, и леса. К началу 1785 года церковь была построена, и в том же году освящена. Этот, уже третий храм Илии пророка и дошел до наших дней, хотя и со значительными перестройками. Авторские чертежи храма до сих пор не обнаружены, и чья подпись на них стоит, неизвестно. Однако облик храма возможно установить с большой точностью, ибо все последующие реконструкции хорошо документированы. А, представив себе первоначальный вид, можно делать предположение и об авторе проекта.

      Итак, в 1785 году храм представлял собою ротонду. Деревянная колокольня стояла отдельно, апсида отсутствовала, купол не имел никакого барабана и был более пологим. Отсутствовал и массивный карниз между окнами первого и второго света. Нижние окна, при той же высоте, что и ныне, имели прямоугольную форму. Последующие переделки изрядно исказили чистоту стиля, но и по сей день храм, в особенности его интерьер, производит удивительное величественное, и вместе с тем, изящное впечатление. Проводившиеся здесь в начале 80-х годов исследования реставраторов показали, что эта гамма чувств, возникающая у входящих в храм, является результатом применения архитектором законов пространственной гармонии, которыми он в совершенстве владел.

      Размеры по горизонтали увязаны к размерам по вертикали, длины и высоты – с диаметрами и радиусами. Если же посетитель не просто заглянет в храм, а примет участие в богослужениях суточного круга (на что, естественно, и рассчитывал зодчий), то в этой пространственной симфонии прозвучит еще и мелодия Солнца, видоизменяющего внутренний вид в зависимости от времени суток. Вероятно, это самый светлый храм Петербурга.

     Вообще, в истории каждого из известных автору петербургских храмов был свой звездный час, когда храм, до тех пор ничем не выделявшийся, получал милостью Божией либо чудотворную икону, либо целый уникальный иконостас, либо частицу мощей чтимого святого. В годы гонений большинство этих святынь было разворовано, уничтожено, осквернено. Для нашего храма таким царским подарком явилась сама его вдохновенная архитектура. И этот подарок можно было отнять, только уничтожив сам храм, что чуть было не случилось уже в наше время, но чему волею Божией свершиться было не суждено.


      Разумеется, автором столь совершенного сооружения мог быть только выдающийся зодчий. Хотя Охта в ХVIII веке не входила в городскую черту, здесь работали многие первоклассные архитекторы. В конце века строятся господские дома пригородных усадеб (Охтинских дач), два из которых дошли до нашего времени. Дачу Жерновка строил Дж. Кваренги (она известна под названием дачи Безобразова, своего последнего владельца, хотя в то время (c 1786 года) ею владел надворный советник М.И. Донауров). Уткину дачу, по всей вероятности, строил Н.А. Львов (Уткины – также позднейшие владельцы, в описываемое время имением владел М.Ф. Полторацкий – директор придворной певческой капеллы). Однако к моменту начала строительства Ильинской церкви оба этих зодчих были ещё совершенно не известны в России. Кваренги появился в Петербурге в 1780 году и первые годы работал в Царскосельском уезде. Великий дилетант «русский Леонард» Н.А. Львов в том же году разрабатывал самый первый свой серьёзный проект – собор для Могилёва. Из уже известных к тому времени петербургских зодчих наиболее близок стиль нашего храма творениям Ю. Фельтена и И. Старова.

       Из  построек  Фельтена  ближе  всех  к  нашему  храму  южный  фасад  лютеранской  церкви Анненкирхе (в  ней  до  сих  пор   находится   кинотеатр  «Спартак»).  Это   полуротонда,   разбитая  в плане  колоннами на 7 секторов (в Ильинском храме полный круг разбит на 14 секторов). Колонны ионического ордера, проемы в стене в два яруса (там в нижнем ярусе – двери, у нас – окна), а самое главное – почти полное совпадение пропорций в чуть уменьшенном по сравнению с нашим храмом масштабе. Все это не может быть случайным.

Анненкирхе была построена в 1779 году и оказала влияние на проект Ильинского храма, появившийся в сентябре 1780 года.

      Был  ли  Ю.М. Фельтен  его  создателем?  Не  так  давно  крупнейшему  специалисту  по  истории   Охты Г.Г. Приамурскому удалось установить, что этот зодчий приходился свояком уже упоминавшемуся командующему заводами капитану К. Гаксу. Это сильный довод «за» авторство Фельтена. Но какая-то загадка все же остается. Дело в том, что в 1794 году вышла книга Я.Г. Георги «Описание столичного города Санкт-Петербурга». В предисловии автор пишет, что в архитектурной части ему помогал директор Академии художеств Юрий (Георгий) Фельтен. Книга содержит отдельную статью о Фельтене с перечнем всех его более или менее значительных работ, фактически автобиографию. Невозможно, чтобы  архитектор  забыл  упомянуть  о  таком  крупном и удачном  проекте, как  церковь Илии пророка. И тем не менее, в этом «послужном списке» она не значится.

     Поэтому наиболее часто упоминается в связи с нашим храмом имя крупнейшего русского зодчего той эпохи Ивана Старова. Из многочисленных построек Старова в нашем городе и его окрестностях две особенно зримо напоминают ротонду нашего храма. Это полукруглое завершение колонного зала в Таврическом дворце и полукруглые террасы-лоджии на даче А.Г. Демидова в Тайцах. Но дело даже не в прямом цитировании отдельных композиционных приемов этих памятников (14-осевая симметрия, окна в два света). Рассматривая фотографии усадебных церквей, построенных Старовым в Богородицке и Никольском-Гагарино, и сравнивая их со старинными литографиями Ильинского храма, не можешь отделаться от впечатления – это произведение одного и того же автора.

      Гипотеза об авторстве Старова продолжает оставаться основной. При этом, правда, остается неясным, что могло побудить заняться скромным заводским храмом зодчего, занятого в эти годы сверх меры: он строит одновременно Троицкий собор Лавры, Таврический дворец и с великим тщанием разрабатывал чертежи для дворца в Пелле на Неве. Последний заказ – Высочайший. Да и первые два – того же уровня. Фельтен также не жаловался на отсутствие заказов, но они были не столь объемными, да и родственные отношения могли сыграть свою роль. На этом есть смысл закончить с архитектурными фактами, касающимися создания большого храма (о малом – Александра Невского – речь еще впереди) и остановиться на одной из легенд, связанных с ним.

      Очень часто, узнав о том, что я служу в храме Илии пророка, спрашивают: «Это та церковь, в которой Суворов венчался?» В ответ на этот вопрос нелишне будет привести здесь быль о женитьбе нашего национального героя. А.В. Суворов женился 16 января 1774 года на дочери отставного генерал-аншефа князя И.А. Прозоровского Варваре Ивановне. Венчание имело место в Москве в церкви Феодора Студита на Никитском бульваре. Храм этот значится в современных справочниках Московской епархии. Так что паломников, желающих посетить суворовскую достопримечательность, отсылаем в первопрестольную. Тем более, что никаких связей Александра Васильевича с Охтинскими пороховыми заводами до сих пор выявить не удалось. Возможное основание этой легенды – набожность великого полководца, его забота об устроении и украшении церквей вверенных ему воинских соединений.

      Развивая тему о знаменитостях, возможно, бывавших на Пороховых, и забегая несколько вперед по времени, нельзя не сказать о том, что в Ильинскую церковь приезжали из своего Приютина (Приютино усадьба, расположенная недалеко от станции Бернгардовка Всеволожского района) молиться супруги Оленины – Алексей Николаевич и Елизавета Марковна. Ближе церквей не было. Что же касается блестящих постояльцев Приютина, среди которых были Пушкин, Грибоедов, Батюшков, Гнедич, Карамзин, Крылов, Глинка, Венецианов, Кипренский, Брюллов, – точных сведений у нас нет. Все, надо полагать, зависело от их личного благочестия. Точно можно утверждать только то, что мимо храма все они проезжали, другой дороги в Приютино не было.  Сам же гостеприимный хозяин Приютина любил наш храм, свидетельством чему остался пожертвованный им на прощание (по смерти супруги и продажи имения) медный позолоченный напрестольный крест с частицей животворящего древа и шестью частицами мощей различных святых. Крест сохранялся в храме до 1918 года, утрачен, как и все внутреннее убранство, во время гонения.

     Сведения об именитых прихожанах могли бы дать изучение захоронений вокруг старого деревянного храма. Захоронения эти сохранялись еще в послевоенные годы, но, увы, по нашим данным, никто их не описывал. Даже Б. Саитов не включил Пороховское кладбище в свой всеобъемлющий «Петербургский некрополь». Доподлинно известно только об одном захоронении – детей купца Сидора Остафьевича Томилина: Петра (умер в 1744 году), Ивана (умер в 1800 году) и Евфимии (по мужу Турчаниновой – умерла в 1780 году). Сейчас на этом месте находится сквер.



     XIX век начался на Пороховых заводах обширными строительными работами. Но проводились они «не от хорошей жизни». 15 апреля 1803 года в 9 часов вечера на заводе произошел взрыв пороха. Вообще, взрывы бывали и раньше, но этот превзошел по силе все предыдущие.

      Кстати, о взрывах. Отмечая частоту и регулярность их на Пороховых заводах, советские историки злорадствовали: «Не очень-то помогал Илия пророк!» Однако, знакомясь с тем, какова была «техника безопасности» на заводах, невольно приходит мысль, что без помощи свыше здесь не обходилось. Процесс сушки пороха был огне- и взрывоопасным, о статическом электричестве представление было скорее эмпирическое. При этом за 175 лет работы (до 1890 года) было 92 взрыва, по большей части незначительных.

     Погибло  за  все  это  время  104 человека,  из  них  –  78  при  трех  больших   взрывах  – в  1803, 1858 и 1864 годах. В 1892 году всем погибшим от взрывов был поставлен на Пороховском кладбище прекрасный памятник, дошедший до наших дней (арх. Р.Р. Марфельд).

     Три упомянутых взрыва были катастрофическими. Центром их был во всех трех случаях так называемый пороховой городок, расположенный в пойме Охты, сразу за плотиной, по большей части – на левом берегу. По разрушительной силе самым серьезным был взрыв 19 августа 1858 года, когда взорвалось по меньшей мере 670 пудов (10 тонн) готового пороха. Этот взрыв слышали во всем Петербурге. Впрочем, слышали – это мягко сказано. Взрывной волной выбило сотни стекол в Смольном институте, Александро-Невской Лавре, Таврическом дворце. Отдельные стекла были повреждены даже в Горном институте и на Пулковской горе. Обломки кровельного толя падали во дворы на Сергиевской и Захарьевской. Тогда погибло 52 человека. Каково приходилось зданию нашего храма, стоящему в каком-то километре от эпицентра!

      Взрыв 1803 года также разрушил многие производственные здания. Работы по восстановлению начались сразу же – в Европе было неспокойно. Руководство работами было поручено уже известному архитектору Ф.И. Демерцову.

     Впоследствии творениям Демерцова не повезло. Его лучшая светская постройка – Новый Арсенал – была  перестроена   еще  в  конце  XIX  века Сергиевский  собор  на  Литейном  проспекте  разобран в  30-е годы прошлого столетия, а  Входоиерусалимская церковь,  более  известная в народе как Знаменская, была снесена в 1940 году в связи со строительством метро, хотя фигурировала в списках памятников архитектуры XVIII века. Из построек, выполненных им на Пороховых заводах, по-видимому, сохранились только две: церковь Александра Невского и заводские ворота, называемые Александровскими (на противоположном берегу реки Охты). Необходимость постройки второго малого каменного храма определялась двумя причинами. Во-первых, храм Илии пророка не обогревался, во-вторых, нужна была стационарная каменная колокольня. Теплый храм Дмитрия Ростовского был разобран во время постройки каменного храма в 80-е годы. Церковь Георгия сильно пострадала от взрыва и после 1803 года не использовалась. В данной ситуации необходимость эта стала неотложной, и уже в апреле 1804 года Демерцов представил проект.

     Артиллерийская экспедиция одобрила проект и указала место постройки – на месте ветхой деревянной колокольни в 13 саженях от храма. Летом того же года строительство началось, но, почему-то, вплотную к уже стоящему храму, о чем можно только пожалеть: облик главного храма оказался непоправимо искажен, несмотря на весь такт, с которым архитектор подошел к задаче создания ансамбля. Естественно, пристраивая новое здание, Демерцов перенес на его боковые фасады горизонтальные членения старого. Вертикальные же членения определялись внутренним поэтажным разбиением под лестницу, ведущую на колокольню. Окна нижнего яруса не могли оставаться такими высокими, и Демерцов придумал окнам большого храма полуциркульное завершение, а в окнах малого храма сделал это полукруглое завершение ложным, глухим, что позволило уменьшить высоту проемов. Окна верхнего света в новом храме пришлось заменить медальонами. Звонница имела всего один ярус, по общей высоте лишь чуть-чуть превосходя главный храм, не подавляя его.

     Престол   малого   храма  был  освящен  в  честь   святого  благоверного   князя   Александра  Невского 23 сентября 1806 года. Облик, приданный получившемуся комплексу Демерцовым, сохранялся неизменным почти сто лет. В таком виде церковь предстает перед нами и на литографии 1858 года первом дошедшем до нас изображении комплекса.

       Последнее, что следует сказать о Демерцове – это опровергнуть мнение, что главная ротонда Ильинского храма – тоже его произведение. Он поступил на службу только в 1782 году, когда проект храма уже существовал, и работы уже велись. В 1994 году, когда писался первый вариант данной статьи, публикаций о Ф. Демерцове почти не было. Начальный период его биографии таил немало загадок. Эти загадки были разрешены петербургским искусствоведом Н.В. Мурашовой в её монографии «Фёдор Демерцов», вышедшей в свет в 2002 году.


      Первая   половина   XIX   века   –   время  формирования   архитектурной   среды   вокруг   храма.   После Ф.И. Демерцова здесь много работали П.П. Базен, В.П. Лебедев, И.П. Бернаскони, З.Ф. Краснопевков, А.Е. Штауберт. Все они строили в стиле позднего классицизма. В частности, в 1829 году был построен занятый с 1999 года нашей библиотекой и воскресной школой каменный двухэтажный дом для священнослужителей нашего храма (архитектор И. Бернаскони). Впрочем, причт был немногочислен: только  в 1825  году на заводе  появился второй  штатный священник. Указанный дом тогдашние батюшки – Алексей Заводский и Михаил Черновский разделяли с заводскими штаб-офицерами. Дома для обер-офицеров (чины не выше капитанского) строились дальше по Пороховскому шоссе. Ближайший из них к храму сохранился. Его архитектором был З.Ф. Краснопевков. (Сохранилось и здание казармы рядового состава – 1833 года, архитектор А.Е. Штауберт. В 1990-е годы его надстроили и отдали ГорГАИ). Таким образом, сложился уравновешенный фасад Ильинской слободы с храмом – доминантой посередине. Хорошо смотрелся этот фасад из окон дома командующего заводами, расположенного на противоположном берегу реки Охты, напротив храма. В народе этот дом и маленький парк, остатки которого в реконструированном виде сохраняются между шоссе и рекой, длительное время назывались генеральскими, хотя в истории заводов командующий не всегда носил столь высокий чин.

      Автор уже употребил термин «архитектурная среда». В начале XIX века среда эта, став западной и светской по языку, продолжает выполнять традиционную духовную задачу освящения пространства. Не только Петербург стремится «опетербуржить» Русь по своим типовым проектам, но и Святая Русь постепенно освящает эту поначалу как бы отчужденную от нее территорию.
 

      Святая  Русь…  В  метафизическом    смысле   она    распростиралась   до   самого   Царства    Небесного. В фольклоре образ этого расширения – включение в «землю Святорусскую», «Ерусалим-града», «Иордан-реки», «Вифлеем-града». То есть, и для богословов, и для неграмотных крестьян первично было, – что Святая. Главное, чтобы Русь была Святая Земля. И тут появлялся у этого понятия второй, так сказать, этнографический смысл. Уважаемым читателям даже представить себе трудно, как выглядела «светло светлая и украсно украшенная» Русская земля. В каждой, даже небольшой деревеньке, была если не церковь, то часовня, на каждом перекрестке поклонный крест или киот с иконой, над каждым кладезем – опять часовня или икона. Как же совершалось освящение ландшафта Пороховых?

       В церкви св. Георгия, пострадавшей от взрыва в 1803 году, с тех пор более не служили. В 1811 году храм вообще разобрали и в соответствии с православной традицией над местом престола соорудили невысокий деревянный обруб с крестом наверху: место престола свято и должно во веки оставаться непопираемым.

       Сколько таких памятников – обветшавших, отслуживших свой срок храмов было только в одном Петербурге? Впоследствии они при наличии средств заменялись небольшими часовенками, в которых не служили, а только помещали какую-либо икону. Такая часовенка (каменная) позднее заменила обруб и на месте церкви св. Георгия. До нашего времени она не дошла. Во всем Петербурге из часовен подобного типа сохранилась одна – на месте престола старого Сампсоновского собора (рядом с дошедшим до наших дней вторым собором 1728–1740 годов постройки). На Георгиевском кладбище никого более не хоронили, а новое Пороховское кладбище переместилось к месту впадения в реку Луппу Ржевского ручья, где оно находится и по сей день. В 1833 году на кладбище была сооружена деревянная часовня, достаточная по своим размерам для отпевания покойников. Как и все тогдашние новостройки Пороховых, часовня, освященная в честь святителя Николая Чудотворца, носила ярко выраженные черты классицизма: имела невысокий купол, четырехколонный дорический портик. На кладбище хоронили в основном небогатых пороходелов. Интересно, что память об одном из них была увековечена в интерьере церкви Илии пророка.


       Василий Жданов начинал работать на заводе в 1778 году в качестве «селитерного подмастерья». Но в это время началась постройка Ильинского храма, и Василий вместе с группой других рабочих был командирован туда. После окончания работ, во время которых, по-видимому, проявились способности Василия как строителя, он работал на заводе по плотинной части. Поддержание в работоспособном состоянии сердца завода – земляных плотин было ответственнейшим занятием. Вместе с тем, он до самой своей смерти исполнял обязанности церковного старосты. Похоронен он был на Георгиевском кладбище. Но в 20-е годы XVIII века закрытое кладбище быстро застраивалось. Возможно, опасаясь за могилу своего отца, потомки Василия Жданова попросили установить памятник ему внутри храма Илии пророка, что им было разрешено. Памятник представлял собой укрепленную в одном из простенков чугунную раму с образом Василия Великого в ней и соответствующей надписью и был установлен в 1833–1835 годах.

     Несколькими годами раньше, в 1829 году, появились две симметричные часовни на главной плотине – деревянные, на каменных фундаментах. Симметрию диктовал все тот же классицизм. Внешний вид часовенок также соответствовал этому стилю. Ранее на плотине также была часовня, но, вероятно, одна. Эта добрая традиция – иметь возможность помолиться перед иконой непосредственно перед работой, в обеденный перерыв, – была заведена на охтинских пороховых заводах еще в XVIII веке по настоянию заводских рабочих.

      Наконец, в 1832 году на месте старого храма пророка Илии была сооружена каменная часовня мученицы Параскевы. На этом месте еще долгое время после разборки деревянного храма Илии пророка сохранялся придел Дмитрия Ростовского, ставший самостоятельной теплой церковью. Он был разобран за ветхостью не ранее 1816 года. В 1824 году здесь появилась первая деревянная часовня мученицы Параскевы, через восемь лет она была заменена каменной (арх. А.Е. Штауберт).

      Илия пророк и мученица Параскева… К своему стыду, автор не может дать удовлетворительного ответа на вопрос: «Что связывает этих двух православных святых?» Их земные пути разошлись во времени более чем на тысячелетие. Илия – ветхозаветный пророк времен израильского царя Ахава, праздник ему – 2 августа н.ст., Параскева – раннехристианская мученица, и у нее есть свой праздник – 10 ноября н.ст. Однако в православной культовой традиции очень часто Ильинские храмы имеют приделы или чтимые иконы мученицы Параскевы. А если даже ни того, ни другого нет, все равно народ спешит в храм в последнюю пятницу перед Ильиным днем, называя ее Ильинской (этого названия нет ни в одном церковном календаре), и усиленно молясь при этом мученице Параскеве (Параскева – греческое название этого дня недели). Возможно здесь, как и во многих других случаях, христианский праздник вытеснил из календаря какой-то языческий обычай. Вопрос этот выходит за рамки нашего слободского краеведения, а о том, как праздновалась Ильинская пятница на Пороховых, речь впереди.

       Наш прихожанин, восприняв мысль автора о Пороховых, как об уголке святой Руси, должен умилиться,  представляя   себе   райскую   жизнь  этого   уголка.   В   действительности,   дело  обстоит  не  совсем   так. А именно, в 1815 году при заводе было учреждено военное поселение. Завод, а вместе с ним и церковь, отошли к новому ведомству военных поселений. Нет нужды в очередной раз критиковать эту странную фантазию Императора Александра I. Поселения были единодушно осуждены еще дореволюционными русскими историками. Напротив, автор хотел бы сказать несколько слов в защиту данного Охтинского поселения. Как известно, подавляющее большинство военных поселений было учреждено в черноземных малороссийских губерниях, где они, действительно, напоминали будущие совхозы. Несколько поселений (три или четыре) были созданы в Новгородской губернии в имениях графа Аракчеева в районе Чудово и одно – Охтинское – в Петербургской губернии. Оно единственное было промышленным, в то время как все остальные – сельскохозяйственными. В тех поселениях обер- и унтер-офицеров никто не учил премудрости аграрной науки, здесь же офицеры – грамотные артиллеристы, сведущие в пороховом деле (о чем свидетельствуют сотни изобретений и «рацпредложений», сделанных ими за время существования заводов). Все сельскохозяйственные военные поселения, даже при правильном ведении хозяйства, не дали бы более 1-2 % товарного хлеба России, в то время как доля ОПЗ (Охтинских пороховых заводов) в российском производстве пороха достигала шестой части. И загубить это стратегическое производство ради эксперимента было – себе дороже.


      Но все эти соображения мало бы обрадовали поселян, жизнь которых, как и жизнь их жён и детей, превратилась в бессрочную военную службу в полной зависимости от вышестоящего начальства. Хорошо, если начальник был такой человек, как Даниил Федорович Кандыба, первый командующий поселением, вступивший в должность в 1813 году в чине подполковника и успешно справившийся с задачей его организации. Он ушел в отставку через 15 лет генерал-майором, получив почетное назначение инспектора ОПЗ и оставив после себя проект преобразования поселений и добрую память у нижних чинов. Он скончался в 1831 году и похоронен был у самого храма Александра Невского, у южной его стены. Позднее в одной ограде с ним был похоронен и его сын Тимофей Данилович, также генерал-майор. Место захоронения было отмечено массивным прямоугольным саркофагом. Памятник исчез давно, ещё до войны. В 2006 году приходской совет установил на стене храма в этом месте мемориальную доску. В 2009 году этот участок стены оградили решёткой.

      Если   же  начальник   злоупотреблял  своей    властью,   жизнь   пороходела   становилась невыносимой. В 1841 году такое злоупотребление привело к смерти унтер-офицера Зиновия Тиханова. Надо сказать, что в эпоху военных поселений на заводах не было кабаков. Ближайший кабак находился в деревне Мурино, Тиханов же с группой рабочих был занят в Мурино починкой моста. При возвращении в селение заводов он был замечен тогдашним командиром генерал-майором Н.Т. Головачевым в пьяном виде и по его приказу наказан 300 розгами, после чего в тот же день скончался. И хотя этот чрезвычайный случай не сошел генералу с рук (он был уволен в отставку с лишением всех орденов), повседневность продолжала оставаться тяжелой. Работа, по большей части, была связана с вредными веществами, пороховой пылью. О взрывоопасности уже было сказано. Действительно, и в мирное время условия жизни здесь были военные. Иные бежали, но куда бежать? Деревня жила тоже очень трудно и небогато, даже наша северная, не знавшая крепостного права. Москва слезам не верила, Петербург, того  хуже, мог  и  осмеять  слезы какого-нибудь отчаявшегося Акакия Акакиевича. И это Святая Русь? И это золотой век?

      Автор полагает, что поиски в прошедшей истории века, когда «все были счастливы» (подразумевается – сыты) изначально бесперспективны. Вместо этого стоило бы поискать эпохи, когда жизнь была наиболее осмыслена. Автор не идеализирует Императора Николая I, картины царствования которого только что «промелькнули перед нами», однако он подозревает, что последние русские поколения более достойны жалости, чем современники Гоголя и Хомякова. Они рожали детей, слагали песни и строили храмы. Мы второе делать разучились, первое не можем себе позволить, а третье – и разучились, и не можем позволить. И пусть песня, подчас, напоминает стон, что ж, стонут живые, молчат мертвые. А научиться и посметь делать все, что было по плечу нашим предкам, можем, конечно, и мы. Кто бы только подсказал – зачем?